- Вот скажи мне, Батя, почему не всем дано видеть Бесконечность?
- Дано-то оно всем, Сынку, только обычно не туда смотрят. Дело в том, что Бесконечность лучше всего искать не там, куда смотришь, а там, откуда смотришь, - ответил Юрий Алексеевич.
- Но разве там, куда мы смотрим нет Бесконечности? – спросил Братушка.
- Конечно есть, - ответил Юрий Алексеевич, - Бесконечность она ведь повсюду, но понимаешь: там куда мы смотрим находится как бы преломленная Бесконечность, а там, откуда мы смотрим – ее чистый субстрат. Это примерно как разница между тем, что продается в магазине, и тем, что у нас сейчас на столике.
- Да уж, Батя, твой чай ни с чем не сравнится, - согласился Братушка.
- Так же и с Бесконечностью, Сынку, пока ты не попробовал субстрат, то среди видимых объектов будешь находить лишь суррогат Бесконечности, ищи ее хоть в траве, хоть среди этих звезд, хоть в недрах Юпитера, закрывающего собой полнеба. А когда ты узнаешь вкус настоящего субстрата, вот тогда будешь ощущать его во всем.
- Понятно, Батя, а разве на Ганимеде есть трава? - уточнил Братушка, оглянувшись по сторонам.
- Дык у меня с собой, - ответил Юрий Алексеевич и налил Братушке еще чайку.
Свидетельство государственного органа сертификации:проверкой установлено, что Юрий Алексеевич при создании чаев использует только травы из русского народного травника образца 1914 года. Чаи прошли сертификацию и полностью соответствуют всем стандартам ракетного топлива высшей категории.
Однажды Юрий Алексеевич открыл форточку и выглянул за борт. В космосе стояла дождливая и сырая весна, больше напоминающая осень. Несколько сытых котов деловито проводили исследование содержимого мусорных контейнеров, а их главный лениво лежал на крышке одного их них и снисходительно наблюдал за тем, как неподалеку какой-то раскоряченный мужик меняет зимнюю резину на присевшем автомобиле. К одному из контейнеров подъехал велосипедист и бросил в контейнер новый пакет на исследование.
Главный кивнул, и коты приступили к изучению. А велосипедист, крутанув педали, объехал контейнеры, мужика с домкратом, детскую площадку, поднялся над деревьями, пересек пятиэтажку, едва не задев растопыренные на ее крыше антенны, и скрылся в тяжелых косматых облаках.
- Хорошо пошел, - подумал Юрий Алексеевич и направился в кухонный отсек, где его ждали вчерашние макароны и мясной рулет из гастронома «Космос».
Однажды 12 апреля Юрий Алексеевич и ЛюСяня довольные и слегка уставшие лежали на молодой зеленой травке и смотрели, как по бескрайнему небу проплывают редкие облака.
- Юра, а ты помнишь, как у тебя это в первый раз было? - спросила ЛюСяня
- Конечно, помню, Люся. Я тогда у Лао квартировался на Фабричной улице. Ну и как-то по утру проснулся и на кухню пошел воды попить. А там как раз Лао после ночной смены чаек попивал. Взглянул он на меня проницательным взглядом и говорит, что, мол, от воды только еще больше развезет, а магазин закрыт пока, поэтому чаю своего предложил травяного. Пора тебе, Юра, говорит за ум браться. А я тогда не в теме был по молодости и подумал еще, что кто ж его видел-то, ум-то этот, и как за него браться-то? В общем схватил кружку, сербанул пару раз и улетел, не допил даже. Ну а потом возвращаюсь – глядь, все радостные какие-то, нарядные, флажками мне машут торжественно и по радио что-то бубнят. А мне-то что? Коли людям радостно, то и мне хорошо. Ну я вообще тогда не далеко улетел, так, крутнулся разок и назад. Глубокий космос уже позже осваивал, может расскажу как-нибудь.
- А что за чай такой был, Юра? - спросила ЛюСяня
- Да обычный, как Лао любил, чабрец там, иван-чай, мята, ну и еще чего-то, да не важно. На следующий день Лао снова на завод ушел, а в чайнике осталось почти половина. Я тогда сколько этот чай ни пил, никак улететь не мог. Потом только понял, что не в чае дело, а в присутствии Учителя.
Однажды Юрий Алексеевич попросил остановиться у Юпитера. Расплатившись с таксистом, Юрий Алексеевич направился к подземному пешеходному переходу. Гостиница «Юпитер» находилась на другой стороне улицы и была популярным местом ночлега дальнобойщиков из-за удобного расположения возле города, вкусной и недорогой кухни, приветливого персонала и двух космодромов.
Кибершвейцар приветливо открыл дверь гостинцы, мгновенно просканировал физиологические параметры Юрия Алексеевича и предложил ему как можно скорее посетить бар. Юрий Алексеевич последовал совету, тем более, что в баре у него была назначена встреча.
Завидев Юрия Алексеевича, Братушка приподнялся из-за столика и приветливо помахал щупальцем.
После теплого приветствия Юрий Алексеевич спросил:
- Снова в рейсе?
- Да, проездом, везу лазерные установки и ядерные реакторы в обмен на клюкву, - ответил Братушка
- И хорошо берут?
- Лазерные установки и реакторы не очень, а клюкву за полдня всю разметают мелким оптом, - ответил Братушка и ловко всосал пупырчатым хоботком остатки едко пахнущей фиолетовой жидкости из бокала.
Над гостиницей одно за другим медленно поднимались три солнца и где-то в бесконечной вселенной начинался новый день.
- Батя, а почему говорят, что настоящий космонавт приходит будто бы не приходит и уходит будто бы не уходит? - спросил Братушка Юрия Алексеевича на подлете трофейного немецкого мотоцикла к новой галактике
- Дык потому, Сынку, что настоящий космонавт никуда не приходит и не откуда не уходит, - ответил Юрий Алексеевич, рассекая передним колесом мотоцикла звездную пыль, лежащую ровным рыхлым слоем на давно не чищенной дороге, - Еще у настоящего космонавта миллион лиц, но только одно истинное.
- Какое? - поинтересовался Братушка
- Которым он смотрит на звезды, - ответил Юрий Алексеевич
Однажды Юрий Алексеевич сидел на вершине Эвереста и колол грецкие орехи обухом туристического топорика на плоском камне. Тут пришел Братушка, воткнул в розетку ноутбук, удобно развалился на шезлонге, загрузил Тетрис и принялся укладывать фигуры в ровные ряды.
- Знаешь, Сынку, мы похожи на эти орехи, - сказал Юрий Алексеевич, расколов очередной, - мы также закованы в скорлупу индивидуальных историй, и чем мы становимся старше, тем скорлупа прочнее. У молодых орехов скорлупа тонкая и мягкая, у старых - толстенная и твердая, как камень. Почти, как камень, - добавил Юрий Алексеевич, когда очередная скорлупа разлетелась под точным ударом обуха.
Братушка поставил Тетрис пробелом на паузу, взглянул на Юрия Алексеевича и спросил:
- А что за орех там внутри, под скорлупой?
- В том-то и дело, Сынку, что внутри скорлупы нет никакого ореха.
Юрий Алексеевич ударил обухом что есть мочи по лежащему на камне ореху и осколки стремительно разлетелись в разные стороны, не оставив на камне и следа.
- Что остается под скорлупой, когда она разлетается? - спросил Юрий Алексеевич, хитро прищурив левый глаз.
- Остается играть в Тетрис, - ответил Братушка и клацнул пробелом. Мы победим!
Однажды Юрий Алексеевич вошел в открытый «Космос». В гастрономе почти не ощущалась осенняя сырость озябшего утра, а из примагазинной кулинарии доносился запах свеже зажаренных котлет. Юрий Алексеевич направился в самый дальний уголок «Космоса» – отдел «Соки, воды». В отделе в этот ранний час посетителей еще не было. На раздаче сидела буфетчица Клавдия и сонно смотрела в какой-то женский роман.
- Здравствуй, Клава, - приветливо сказал Юрий Алексеевич.
- Здравствуй, Юра, - ответила буфетчица, - тебе как обычно?
- Да, как завсегда – ответил Юрий Алексеевич и уселся у стойки на барный стул с чрезмерно выкрученной шеей и шатающимся основанием.
- Давненько ты не заходил к нам, - сказала Клавдия и поставила на прилавок стакан березового сока и булочку с маком, - работу что ли наконец нашел?
- Да, на станцию устроился, - ответил Юрий Алексеевич.
- Научно-исследовательскую?
- Да не, на автобусную, сторожем, сутки через трое. Лебедевка называется.
- Лебедевка? Что-то я не знаю такой станции в нашем городишке, - удивилась Клавдия.
- Скоро узнаешь, - ответил Юрий Алексеевич, запивая булочку березовым соком.
- Новая что ль какая? Да ладно, у нас тут автобусов-то раз два и обчелся, и возить-то им особо не кого, какая уж тут новая станция, свистишь ты что-то, Юра, - ответила Клавдия.
- Может быть и так, - ответил Юрий Алексеевич и поставил пустой стакан на прилавок, где кто-то по одному ему известным причинам нацарапал сакраментальную фразу «Хуй вам всем».
Однажды Хуйебин шел по коридору космического корабля, летящего в глубоком космосе где-то за Плутоном.
- Слышь, брат, - обратился он к встречному космонавту в полосатом комбинезоне, - а где здесь буфет?
- Дык это, во-о-н там за курилкой и направо потом по коридору, - ответил космонавт и махнул рукой в направлении курилки
- Спасибо, брат, - ответил Хуйебин
- Погоди-ка, мужик, а ты с какой палубы? Кажется я тебя не встречал ни разу, а думал, что всех на корабле знаю, все-таки уже десять лет как-никак летим, странно, что не встретились раньше - удивился космонавт.
- Так я только что пришел, - ответил Хуйбин и продолжил путь в буфет.
- А....вот оно что, - ответил космонавт, недоуменно глядя ему вслед, а потом прокричал:
- Э, мужик, погоди, а как это? Мы ведь в шести миллиардах километров...
- Слышь, Батя, - сказал Братушка, опуская стакан на разостланную на столе газетку с аккуратно нарезанной колбаской и сальцем, - у тебя новый сосед, смотрю, появился? Раньше дом тот заброшенный стоял, а теперь, глянь, порядочек, грядочки, и бульдозер еще. Бульдозеристом в колхозе работает что-ли сосед?
- Да это Сева и Катька, - ответил Хуйебин, недавно переехали, нормальные ребята. А бульдозер это у Севы свой, не из колхоза, он на нем сам работает.
- А что делает? Бульдозер-то вон какой здоровый, не видел еще таких.
- Дык что попросят, то и делает, - ответил Хуйебин, мне вот края озерца моего недавно подравнял, Степанычу на ферме навоз разгреб, а так обычно миры с космосом ровняет.
- Какие такие миры? - удивился Братушка.
- Отжившие. Мир когда свое отживает, то его сровнять нужно с космосом, чтоб для нового мира места появилось. Вот Севу и зовут тогда. Хороший мужик, из Индии к нам переехал на Новгородчину, говорит, у нас до космоса ближе, на работу ему, значит, ездить короче. Их с женой в Индии Шивой и Шакти звали, а у нас я им посоветовал зваться Севой и Катькой, ну, чтоб баб да ребятню не смущать именами заморскими. Да ты сальцо-то бери, это Катька, кстати угостила. Она как Сева на работе, то больно по нем скучает, дык вот, чтоб не скучать, рецепты наши новгородские осваивает, знатно готовит баба.
p.s. Когда Сева заводит бульдозер свой, кидай все дела, наполняй стакан. Потому что все, к чему ты привык, свой доживает последний миг.
Однажды Сева на бульдозере приехал в открытый Космос. Бульдозер занял на парковке сразу все места, даже те, что были заняты ранее, а окна верхних этажей стоящей через дорогу от Космоса двадцатиэтажной высотки, накрыла тень.
- Молодой человек, нет у нас никакого чайку по народным рецептам и не было никогда, - сказала продавщица отдела «Соки, воды» Клавдия в ответ на просьбу Севы.
- Дык, я от Юрия Алексеевича Хуйебина, соседа моего, - понизив голос до заговорческого шепота, отвечал Сева.
- Так что ты мне голову дуришь тогда? Так бы сразу и сказал, что от Юры, - подобрела Клавдия и плеснула в стакан из стоящего под прилавком чугунного чайника еще горячей наваристой жидкости с терпким ароматом.
Над стаканом медленно поднимался зеленый парок, почти полностью заглушая запах свежей сдобы в отделе «Соки, воды» открытого Космоса. Сева расположился у столика возле окна, и пока чай остывал, наблюдал, как утреннее зимнее солнце тщетно пыталось пробиться сквозь конструкции оставленного на парковке бульдозера. Иногда некоторым особенно настырным лучам удавалось просветить сквозь щели и тогда они радостно прыгали в отдел через окно, оставляя на бетонном полу оранжевые плямбы.
Сева сделал глоток и бульдозер остался на парковке до позднего вечера.
- Знала бы, что ты первый раз, водой разбавила бы, - сказала Клавдия под самое закрытие отдела и потрепала находящегося в глубочайшей медитации Севу по плечу. Сева не шелохнулся.
- Юра, привет, - поздоровалась Клавдия со знакомым голосом в трубке мобильного телефона, - твой сосед, Сева, вышел за пределы пределов и не возвращается.
- Вернется, он всегда возвращается, - ответил Юрий Алексеевич.
- А мне что делать-то? Отдел уже пора закрывать.
- А ты по колесу бульдозера стукни, сигналка сработает и он вернется, - посоветовал Юрий Алексеевич.
Сева приехал на Хутор к Катьке далеко заполночь, и в тот день ни один из отживших миров не был сровнен с Космосом.
- Что это за гора до небес у тебя здесь возвышается, Батя? - спросил Братушка Юрия Алексеевича Хуйебина по приезду на Хутор. - Дык это, Сынку, Сева на бульдозере резину зимнюю сменил, а летнюю в гараж не прибрал еще, торопился на смену- отвечал Юрий Алексеевич. - А, понятно, а что это на каждом колесе слоги какие-то вроде как на санскрите мелом надписаны? - А это Сева подписал, чтоб не перепутать, какое колесо потом куда ставить летом. Слоги эти означают: блаженство, пустота, тонкое различение и знание. - Вот оно что, - удивился Братушка, - А вон там, сбоку на каждом колесе более мелким шрифтом что-то написано, плохо видно отсюда, похоже на «Ом Шивая Намах!», это тоже санскрит? - Не, это «Омскшина, НАХ!» -разъяснил Юрий Алексеевич.
Однажды в воздухе кружились мелкие снежинки, Братушка пригубил немного, поставил кружку на стол беседки и сказал:
- Слыхал, Батя, говорят, вчера в атлантическом океане четыре волны цунами поднялись вдруг, трижды обогнули земной шар и тока тогда угомонились, и никто не пострадал. Чудеса!
- Дык, Сынку, это Сева вчера вечером колеса летние от бульдозера со двора в погреб побросал, у него пол в ём бетонный, я ему еще раньше говорил, зачем пол бетонный в погребе-то, вот колеса и жахнули об пол падаючи, и на другой стороне земного шара отозвалось. Если б ему вчера с Росавиакосмоса не позвонили и не попросили бы колеса срочно со двора убрать, то я б помог ему аккуратно их прибрать в выходные, как давеча договаривались. А так я в тот момент на речке лунку рубил, а колеса эти спутникам глонассовским пролететь мешали. Вот он за мной бежать и не стал, а сам побросал их в погреб по-быстрому.
- Понятно, Батя. А как сам думаешь, не жалко Севе миров-то, когда он их с космосом ровняет бульдозером ентим?
- А тебе бывает жалко поле, когда ты его по весне перед посевом перепахиваешь? - задал встречный вопрос Юрий Алексеевич.
Братушка задумался на мгновение, снова разлил и продолжил:
- А наш мир он скоро ровнять будет, не говорил?
- Дык это ж не он решает, Семеныча вопрошать надобно. Это ведь он мир этот из мятой трехрублевки сотворил, ему и решать, - ответил Юрий Алексеевич.
- Ага, Семеныча, а как же его вопрошать-то, когда он либо спит целыми днями у сарая, либо в Ларек ходит, а как спросишь что, так только мычит в ответ что-то несуразное.
- Я так думаю, Сынку, что пока в Ларьке есть чЁ, то Семенычу нет резона мир наш с космосом ровнять, сам посуди, - предположил Юрий Алексеевич.
- Тогда хорошо, - ответил Братушка, - тогда ладно.
- Что хорошо-то?
- В Ларек надысь новую партию завезли. Мужики еще вчера рассказывали, смеялись, что когда разгружали, то Михалыч поскользнулся на свежем льду и чуть целый ящик не разбил, сам упал на спину, но ящик на весу удержал. Так что на неделю в Ларьке точно хватит. А там, глядишь, еще подвезут.
- Молодец, Михалыч, мужик - ответил Юрий Алексеевич.
Однажды Юрий Алексеевич ехал на тракторе. Он проехал мимо небольшого пруда, пересек поле, затем по дороге через лес и снова через поле, выехал за облака, луну и марс, обогнул юпитер и сатурн. Потом включил вторую передачу, и позади остались плутон, несколько безымянных планет и орбита нибиру. Здесь он перешел на 3-ю и двигатель затарахтел чуть сильнее. Скоро млечный пусть остался позади, а потом и все галактики скрылись из виду. Нигде не было видно ни одной звезды. В полнейшей темноте светилась только приборная панель трактора, да впереди маячил тусклый свет фонаря у Ларька, стоящего на краю вселенной.
- Тебе как обычно, Юра? - спросила продавщица, приветливо выглянув из окошка Ларька.
- Как обычно? Ты же знаешь, Зина, что во вселенной нет ничего обычного, каждый момент уникален. Поэтому мне как вечно - две, - ответил Юрий Алексеевич. Мы победим!
Однажды Юрий Алексеевич вернулся из открытого «Космоса» с полным пакетом продуктов. Братушки, завидев его, обрадовались в сердцах своих, уразумев, что праздник продолжается. А один из вновь пришедших братушек спросил у более старшего товарища:
- А почему это у вас сам Юрий Алексеевич в гастроном ходит? Могли б и помоложе кого-нибудь напрячь, ведь не западло для всеобщего укваса.
- Да уже предлагали ему неоднократно, но тут такое дело…Видишь вон того мужика патлатого? – ответил более опытный братушка, указав на сидящего с краю стола заросшего небритого мужика невысокого роста
- Угу, вижу
- Это Семеныч, который сотворил этот мир из мятой трехрублевки. С тех пор живет у Юрия Алексеевича на хазе, а тот каждую пятницу ходит в открытый «Космос» за хавчиком и питием. Говорят, что только он знает, какие именно хавчик и питие брать на этой неделе, чтобы Семеныч не перестал. Есть мнение, что если он перестанет, то может передумать.
- Передумать что? – спросил младший братушка
- Этот мир - ответил старший
- И что тогда?
- Тогда все.
- А…Так этот Семеныч Бог получается что-ли? – удивился младший братушка
- Да не, Бог он ведь всемогущий, а этот только жрет, пьет и спит сутками, - разъяснил старший товарищ. Мы победим!
Не так, что ничего не было, а так, что было ничего. И не было ничего, чем бы это ничего не могло бы быть.
И ничего было Семенычем, потому что он так хотел. И хотел он так, чтобы было бесконечное пространство. Ни тьма, и ни свет, ни полнота и ни пустота, а только бесконечность без краев, начала и конца.
И решил Семеныч, что это хорошо. Хорошо сгустилось и стал свет, а в нем гастроном, и вывеска «Космос» в сиянии зажглась над ступеньками. И стал гастроном космосом, а космос гастрономом, потому что никогда не прекращал быть.
И возрадовался Семеныч, что это тоже хорошо, хотя ничего и не понял, потому что не нуждался в понимании. Но понимание стало быть, потому что не могло не быть, и тогда пришел Юрий Алексеевиич, сел на ступеньки и пригубил.
И понимание стало распространяться, и пришли ученики и принесли макулатуру. И сдали они ее, а на вырученное приобрели вечное-бесконечное и устроили сейшн под сияющей вывеской. И стало всем хорошо.
И сказал тогда Семеныч: «Ну и нехай!», махнул рукой и пошел спать к Юрию Алексеевичу на хазу, где и поныне каждую пятницу пробуждается и вкушает преподнесенное.
Так есть и будет быть во веки веков, доколе не перестанет желание Семеныча быть.
Однажды было бесконечное пространство и гастроном "Космос" в нем, и Юрий Алексеевич на ступеньках, сияющий и уквашенный. И было хорошо, и хорошо переполняло.
И поднялся тогда Юрий Алексеевич, отряхнул штаны от бетона, и вошел в гастроном. Там на прилавках и витринах набрал он мыслей всех, что были, и погрузил их в тележку до краев и с горкой.
И вышел Юрий Алексеевич из гастронома и стал швырять мысли из тележки во все стороны, и разлетелись они по бесконечному пространству и засияли, блестя и переливаясь, словно радуга.
И тогда возникли земля и небо, трава и деревья, звери и птицы, и закуска на столе. И было это совершенным.
Но тут пришла ЛюСяня и стало Юрию Алексеевичу не до закуски…. Мы победим!
Однажды после очередного тысячелетнего сейшена Юрий Алексеевич с братушками и сестренками, утомленные и уквашенные, пили чай в беседке на лесной лужайке. Стояла тишина, нарушаемая только редким пением птиц и сербанием чая из блюдец.
Тут один из братушек по имени Драконий Хвост обратился к Юрию Алексеевичу:
- Вот скажи, батя, я вроде понимаю, что все вокруг – игра, но что делать, если уже надоело играть? У тебя было такое?
- Бывало что-то подобное, когда-то в молодости, - ответил Юрий Алексеевич.
- И что тогда тебя останавливало от того, чтобы выйти из игры насовсем?
- Как это выйти? – уточнил Юрий Алексеевич.
- Да вот так, взять и выйти, мало способов что-ли, - ответил Драконий Хвост.
- Видишь ли, сынку, отвечал Юрий Алексеевич, любое «выйти» будет все еще частью игры. Это как в компьютерной игре, где герой может пойти туда или сюда, сделать то или се, может даже умереть, но и в этом случае и он сам и его смерть будут все еще целиком и полностью игрой, неотъемлемой частью программы.
- То есть мы в программе?
- В некотором роде, только в роли компьютера выступает ум. Сперва он дурачит нас, пытаясь убедить в реальности всего происходящего, в важности этого всего. А когда мы начинаем подозревать, что это только игра, он тут же подсовывает нам пути, при помощи которых мы якобы можем выйти из игры и стать свободными. Но все эти способы, уходы и выходы, как и идея о том, чтобы стать свободными – это все та же старая игра ума.
- Но зачем это уму? Почему он ведет себя как коварный злодей из «Матрицы»? - спросил братушка.
- Ум – не злодей. Это программа, нацеленная на выживание. Выживание. Все, что создает ум, крутится вокруг этого.
- Ну а как же тогда те, кто приносит вред человечеству или самим себе, войны и прочее? Почему это происходит, если ум нацелен на выживание?
- Ум – это просто программа и она несовершенна. Ее вектор нацелен на выживание, на активные действия, на борьбу с внешними угрозами, но в некоторых частных случаях такие действия идут во вред человеку или человечеству. Ум не может просто быть, ему надо действовать, преодолевать препятствия, самоутверждаться. Если его не обуздать или не занять чем-то, то он может направить свои силы против себя самого, что приводит иногда к трагическим последствиям.
Представь огромную и мощную обезьяну в тесной клетке, у которой играют гормоны. Если ее не занять чем-либо, не дать ей цель, она начнет кидаться на клетку и в итоге расшибется об нее. Поэтому тем, кто догадался о бессмысленности игры, ум тут же подсовывает другую цель – якобы выход из игры, якобы свободу, якобы путь к каким-то воображаемым духовным вершинам. Тогда обезьяна успокаивается и продолжает игру.
- Батя, но ты сам только что сказал, что ум можно обуздать. Также ты говорил, что любая попытка выйти из игры будет являться продолжением этой же игры. Тогда ведь и обуздание ума – это тоже одна из игр ума?
- Верно, сынку, поэтому по-настоящему обуздать ум можно только, не обуздывая его. А выйти из игры можно только не выходя из нее.
- Это как же так, батя? – удивился Драконий Хвост.
- Видишь, сынку, твой ум прямо сейчас жаждет начать играть в новую игру. Ты видишь это?
- Да. Кажется, вижу, батя, вижу.
- Тогда давай пока просто попьем чайку, - ответил Юрий Алексеевич.
Братушка Драконий Хвост отхлебнул чаю из блюдца и потом сидел молча до самого вечера. А когда все стали собираться, то другой Братушка спросил:
- Батя, а если выйти из игры по-настоящему, что тогда останется?
- Все. Останется все, сынку. Оно всегда здесь, всегда есть, не уходит и не приходит.
Однажды Юрий Алексеевич и Братушка сидели на тротуаре и любовались как багряное солнце медленно опускается в проводах вышки линий электропередач.
- Слушай, Батя, - молвил Братушка, когда человек узнает, что вся эта волшебная красотища вокруг – просто игра, движущаяся картинка, проявившаяся на Бесконечном-Безымянном, то он перестает играть?
- Посмотри вокруг, Сынку, - отвечал Юрий Алексеевич, - разве похоже, что цель всего этого перестать играть? Разве вселенная хочет перестать играть? Отнюдь, ведь она создана ради игры.
- Но что же тогда происходит с тем, кто познал Бесконечное-Безымянное, если он не перестает играть?
- Просто игра становится глубже, она приобретает объем. Это как попасть из плоского мира в трехмерное измерение. Кстати, что у нас насчет третьей?
- Уже. Ответил Братушка, наливая из термоса ароматный чай по кружкам.
Однажды Летный Инструктор спросил Юрия Алексеевича:
- Что такое полет? Быстрое движение в воздухе?
- Нет, это не имеет отношения ни к движению, ни к покою, которые находятся в системе координат и не выходят за рамки условного мира. Настоящий полет - это отсутствие точки отсчета и ясность, - ответил Юрий Алексеевич
Однажды Юрий Алексеевич шел по тропинке в лес за грибами. Тут к нему подошел Братушка и спросил: - Батя, каким был твой путь? - Сынку, - отвечал Юрий Алексеевич, - сперва я шел по тропинке, потом тропинка шла сквозь меня, потом ничто никуда не шло, а теперь я снова иду по тропинке. - И что, в итоге никакой разницы? – удивился Братушка - Как это никакой, а это тогда чё?! – ответил Юрий Алексеевич, доставая из кармана пальто флягу с ароматным питием (примечание переводчика: скорее всего чаем) Братушка просиял и отошел уквашенный.
